Ощутимыми были и потери эскадрилий «интрудеров», не досчитавшихся 19 августа 1942 г. аО самолётов, что составило свыше 23,4 % от общей доли потерь ВВС Его Величества. К счастью, хотя утраты в лётном составе частей «ночных охотников» и были серьёзными — 19 убитых, один раненый и шесть английских авиаторов попали в плен — но на способность этих эскадрилий вести в последующие ночи привычный образ боевой деятельности они заметно повлиять не могли.

Продолжение в следующем номере.

ОБ АВИАЦИИ И НЕМНОГО О СЕБЕ

На заставке: И.Быков и А.Бортник у Як-18, Брянский аэроклуб, аэродром Бордовичи, июль 1957 г.

Небо, самолеты и жизнь

Анатолий Бортник Фото предоставлены автором

Свой первый самолёт я увидел, когда мне было пять лет. Внезапно появившийся над нашим селом, он очень низко сделал над ним круг и также внезапно исчез за деревьями. А я остался стоять во дворе дома, потрясённый увиденным и не мог сдвинуться с места. Он и сейчас стоит у меня перед глазами, тот военный Ли-2. Его моторы оглушительно ревели прямо у меня над головой, а сам он летел в пустом небе и … не падал! Это казалось настолько невероятным, что восторг, охвативший меня, кажется, не угас во мне до сих пор. Так я навсегда заболел авиацией.

Позже, когда вернулся с фронта отец, и мы вернулись в свой, разрушенный войной посёлок, к нам прилетел санитарный По-2. Садился он с подбором площадки с воздуха, но сделать это удалось пилоту не сразу. Наше босоногое поселковое племя, высыпавшее в поле, носилось по нему как угорелое, не давая самолёту приземлиться. Впереди всех бежал наш предводитель, переросток Коля Шишкин и истошно орал: «Смотрите, он набирает высоту, набирает высоту!!..». А «кукурузник» действительно раз за разом с набором уходил на второй круг, так как сесть ему из-за нас не было никакой возможности. Наша орава ещё долго бы носилась по полю, но вмешались взрослые. По-2, наконец, прошелестев по траве колёсами, и обдав нас незнакомым, но безумно приятным запахом неба и бензина, коснулся земли и побежал по траве.

Точно такой же По-2 я вскоре увидел в замечательном фильме «Небесный тихоход» и тогда уже твёрдо решил: буду лётчиком! Я хотел летать именно на таком, зелёном с двумя крыльями и открытой кабиной…

Лётчиком я стал, но полетать на По-2 не удалось — не успел. А вот свой первый парашютный прыжок я совершил именно с этой машины. Вышел из задней кабины на крыло и по команде инструктора «пошёл!», почти бессознательно свалился в бездну — страх позора струсить был сильнее страха перед самим прыжком.

Хорошо помню своё военное детство. Голод и холод были нашими постоянными спутниками, когда мы с матерью в числе других беженцев шли на восток страны. Но немцы наступали быстрее, и в Белгородской области мы всё-таки попали в оккупацию… «Дети войны» — со вздохом произносили взрослые, оглядывая наши тщедушные фигурки. Но я уже вовсю бредил самолётами и знал, что небо покоряется сильным и здоровым. Сделал во дворе перекладину, в сарай натащил тяжёлых железок и, наконец, приобрёл две пудовые гири. Хуже обстояло дело с питанием — начало 50-х было не намного лучше голодного конца 40-х. Но жизнь постепенно налаживалась. Вот и соседи вскоре перестали крутить пальцем у виска, завидев меня в 7 утра бегущим по посёлку — ну не приняты были тогда утренние пробежки.

Постоянные занятия физкультурой очень помогли — я практически не болел и впоследствии не имел претензий от медиков при поступлении в училище. Строгую врачебно-лётную комиссию я прошёл успешно, ну, а пока…

На нашей узловой железнодорожной станции Хутор-Михайловский останавливались все поезда, идущие из Москвы в юго-западном направлении. В первые послевоенные годы, когда было налажено нормальное железнодорожное сообщение, наш поселковый народ постоянно ходил по воскресеньям к вечерним пассажирским поездам — людей посмотреть и себя показать. Это было одним из немногих развлечений, которым баловали себя уставшие от войны люди. Неспешно прогуливаясь по перрону среди столичных пассажиров, они забывали о своей послевоенной неустроенности. Им казалось, что это они едут на южные курорты вместе со всей этой развесёлой публикой. Но поезд уходил, и их воображаемое счастье кончалось.

Ходил к поездам и я. Но у меня была иная цель. Среди пассажиров я взволнованно высматривал военных в лётной форме. Тогда для меня это была, пожалуй, единственная возможность хоть что-то узнать об авиации. Как-то, познакомившись с одним молодым капитаном, я настолько поразил его своим страстным желанием летать, что он решил взять меня к себе. Он был лётчиком-инструктором Борисоглебского лётного училища и жил один. Но не сбылось — до окончания школы мне оставалось целых три года.

Тогда же я впервые увидел в небе стремительный МиГ-15. Громовержцем пронёсся он над нашим посёлком, мгновенно вернув меня в детство. Голубая мечта моей юности, он отныне легко и уверенно нёсся в высь на страницах моих школьных тетрадей, не оставляя сомнений в решимости следовать избранному пути.

Но вот закончена школа. Сколько не обивал пороги военкомата, направление в лётное училище получить не удалось. Как оказалось, в то время действовала централизованная система подготовки кандидатов в курсанты военных лётных училищ аэроклубами ДОСААФ. И вот однажды я услышал:

— Есть разнарядка в Харьковское военно-авиационное училище связи (ХВАУС). Норма лётного питания — 5 «А», фуражка с крабом, кожаная куртка и унты.

Но я стоял и мялся.

— Чего тебе ещё надо?.. И летать будешь…

Но я уже понимал, что, окончив ХВАУС, сам летать не буду никогда. Училище выпускало техников по РЭСОС (радиоэлектроспецоборудованию), а на лётном факультете — начальников связи авиаэскадрильи самолётов Ил-28. Говоря по простому, на самолёте комэска вместо стрелка-радиста солдата-срочника летал офицер. Он же выполнял функции командира огневых установок эскадрильи.

Выбора не было. Это позже я поверил в свою судьбу и в то, что мой путь — в небе, а не на земле. А тогда я поехал в Харьков.

Училище располагалось на Холодной горе, что звучало весьма интригующе. Абитуриентов понаехало много, и конкурс был большой, так как радиотехнический профиль ВУЗа, помимо военного образования, обещал ещё и престижную гражданскую специальность, резво оценив свои силы, я понял, что шансов у меня мало — всё- таки сельская школа. А тут ещё по ночам нас стали привлекать к работам по прокладке трамвайных путей. Чтобы уйти от этого, я вспомнил свои умения рисовать и на очередном построении вызвался оформлять учебные пособия для класса тактики. Когда меня попросили сделать два отдельных хороших рисунка, я понял, что мной заинтересовались. Я очень постарался и выдал им в подробностях МиГ-15 и Ту-16 с полным пушечным и бомбардировочным вооружением, от чего офицеры пришли в изумление — откуда этому пацану могут быть известны закрытые данные?!.. И невдомёк им было, что я по крупицам, жадно, где только мог, собирал для себя всё, что касается авиации. Замечу, что делать это в условиях царившей тогда тотальной секретности было чрезвычайно сложно. Но тем более значимым оказалось моё творчество — рисунки попали в приёмную комиссию и сыграли свою роль: я был зачислен курсантом. Знать зря меня в детстве ругал отец за рисунки «ястребков» в школьных тетрадях, вот как пригодилось!

Прошло два месяца, и вдруг на очередном построении всего личного состава училища нам зачитывают приказ Главкома ВВС П.Ф.Жигарева: лётный факультет ликвидировать, обучение и выпуск производить по специальности «техник по РЭСОС». Курсанты не призывного возраста могут подать рапорты об отчислении, остальным несогласным — дослуживать в караульной роте. До сих пор помню, как тяжело дышал наш строй — для большинства из тех, кто в нём стоял по стойке «смирно» это был первый крутой поворот судьбы. А сколько их ещё будет!..